Николай Гернет викинг арктической фотографии

Екатерина Тенетова: Начнем с традиционного вопроса нашей рубрики — сколько лет твоя фамилия живет в Архангельске?

Николай Гернет: Восемь-десять поколений в Архангельске. А вообще, более 900 лет назад она упоминалась в летописях про викинга, который сражался вместе с Эриком Рыжим. Трудно утверждать истинное происхождение, но первое упоминание именно оттуда. Что интересно, все турки и египтяне хорошо по внешности улавливают, откуда приехал человек. Ко мне они все время пытались по-норвежски или по-шведски, видя во мне скандинавские корни. Мне самому хочется в это верить, иначе почему я так люблю север и почему мне хочется забраться во льды? С братом в этом смысле мы очень отличаемся — он не любит север.

Екатерина: По моей информации, эта фамилия из Немецкой слободы.

Николай: У нас в Немецкой слободе жили ведь далеко не только немцы. Это были все иноземцы.

Да, действительно, наше родовое гнездо стояло в районе нынешней шестой школы и радиоузла. Это практически центр Немецкой слободы. В музее лесозавода до сих пор висит табличка про «Завод Гернета» и его партнера по бизнесу.

Екатерина: Впечатляют тебя такие корни?

Николай: Да, приятно осознавать, что твои предки владели целым лесозаводом. История идет своим чередом. Бабушка была последней, кто помнит историю рода. Бабушка была учительницей русского языка и литературы, поэтому она нам прививала увлечение к языку, литературе и журналистике. Фотография — любимое хобби отца, он приучил меня к ней с детства. Фотоаппарат я взял в руки в семь лет, еще не очень понимая настройки.

Дарья: Коля, я всегда говорю о тебе, вспоминая про авторское право в фотографии. Ты заставил уважать работу фотографа. По моему опыту, до тебя фотография передергивалась и большинство фотографов не волновались насчет авторского права или им было лень что-то кому-то доказывать. Просто обижались или не сотрудничали с воришками. Ты начал отстаивать и защищать свои права. Как это началось?

Николай: История идет по спирали. Фотография знает и золотые времена фотографов, когда они были ценнейшими сотрудниками журнала и газеты. Мне хотелось, чтобы все вернулось к этому, чтобы снимок был не просто дополнением к материалу, а был самодостаточным элементом материала. Были такие случаи, что материал строился вокруг снимка.

Были и суды, и просто разборки. Если я видел, что у меня своровали фотографию, я приходил и писал. Дошел до такого момента, что воровать снимки почти перестали, предпочитают работать официально.

К сожалению, у нас в Архангельске нет рынка отпечатков. Фотограф выкладывает свои снимки в Интернет, а это неправильно. Фотография — это эксклюзив, который должен быть в ограниченном количестве и продаваться в специализированных магазинах. Это, кстати, одна из моих небольших целей.

Дарья: Ты профессиональный фотограф, отмечен и награждён многочисленными грамотами, дипломами, в том числе и на международном уровне. Чем ты гордишься?

Николай: Иногда из достижений важна не награда, а участие в чем-либо. Долго я пытался достичь планки участия в конкурсе «Золотая черепаха». Там сам факт выхода в финал уже знак качества. Есть у меня награда  National Geographic, но когда спрашивают, что самое важное — «Золотая черепаха». Самое интересное, что на выставке висели три моих работы. В этом году были два фотографа с несколькими работами на выставке. Один из них — крутейший, с гораздо большим опытом, чем у меня, а второй из них — я.

Екатерина: Тут на руку играет Арктика, поскольку таких кадров больше нигде нельзя получить!

Николай: Да, это точно. Во-первых, надо туда доехать. То есть снять лисичку или птичку можно в любом лесу, а для белого медведя нужно ехать на Новую Землю или Землю Франца-Иосифа. На самом деле в наших условиях это очень труднодоступный герой для фото. Например, в Канаде до белого медведя можно доехать на внедорожнике при большом желании. Есть много фотографий, где белый медведь сидит, например, в иван-чае. Это все Канада. За бурым медведем надо ехать на Камчатку, лебедями — на Алтай и так далее. Благодаря работе парка «Русская Арктика» мне удалось переломить ситуацию, теперь много фотографов хотят попасть к нам, да и не только фотографов.

Екатерина: Не боишься?

Николай: Самый страшный зверь — это человек. Белый медведь — зверь вполне предсказуемый. Если соблюдать правила безопасности, то можно проводить съемку очень близко. Самая близкая дистанция, на которой я был, это была дистанция 25 метров от медведицы с медвежонком. До 50 метров всегда можно подходить спокойно, но с напарником. А вообще приходилось стрелять, только чтобы отпугнуть. Это либо сигнальные патроны или мелкая дробь, которой мы стреляем в землю под лапы.

Дарья: Как ты пришел к такому экстремальному виду съемки?

Николай: Чем хороша фотография — в ней можно менять направление. Когда ты достиг чего-то в одном направлении или разочаровался, тебе разонравилось, ты можешь сменить направление. Так как я путешествовать всегда любил, то само по себе путешествие не вызывало никаких сложностей. Мне всегда хочется усложнить себе задачу. Я с детства мечтал увидеть белого медведя живьем, он с детства для меня был самым любимым животным. Когда у национального парка появилась возможность взять фотографа в штат, я жил в Москве, работал в Минздраве РФ. Русская Арктика стала одной из причин, по которой я вернулся в Архангельск. Я думал, когда я буду жить в Москве, у меня будет больше возможностей для путешествия. Оказалось, что нет. Проще вернуться в Архангельск и путешествовать по местам, в которые ты влюблен.

Екатерина: Мне хочется поговорить про городскую фотографию. Действительно, фото получаются сногсшибательные, по которым, мне кажется, в исторической перспективе мы и наши дети будем смотреть на Архангельск 2000-х. Просто современный Лейцингер! Ты чувствуешь эту ответственность?

Николай: Хочется ее чувствовать, но я искренне снимал город красиво, потому что я его люблю. Среди негатива, который на город льется, хочется сделать фотографии, которые могли бы это мнение немного переломить. Это суперсложная работа. Трешовое фото сделать элементарно, а красивое — тяжело. Меня часто ругают в комментариях, говоря, что я неправду показываю. Но ведь здесь нет фотошопа, никаких коллажей, я просто нашел выгодный ракурс. То же самое, как и с человеком: некрасиво снять человека легко.

В съемке города самая большая проблема — количество времени, которое уходит на один снимок. Ты придумываешь фотографию, оцениваешь, выходишь на локацию, смотришь погоду и прочее. Некоторые снимки можно ждать даже год.

Дарья: Сейчас такое золотое время у фотографов, когда активно развиваются социальные сети — люди проводят все больше времени в Интернете. Печатные СМИ умирают. Но наш журнал выйдет (смеётся). Аудиторию всегда цепляют фотокартинки. Это психология. Твою же работу сразу могут оценить и профессионалы, и любители. И прокомментировать диванные критики (смеётся). Ты все фото выкладываешь в соцсети?

Николай: Здесь надо отдавать себе отчет, ради чего ты снимаешь. Лейцингер снимал же не для соцсетей, а потому что ему это нравилось. Я сам стал выставлять снимков гораздо меньше, потому что нет потребности получать комментарии. Лучше сделать одну хорошую фотографию в месяц, чем выкладывать каждый день какую-то фигню. Снимать становится гораздо сложнее: с каждым уровнем понимания количество снимков снижается. Это интересная зависимость.

Дарья: Вы своим детям покупаете фотоаппараты?

Николай: Вообще не вбиваю в голову, потому что дети каждый день видят меня с фотоаппаратом.

Екатерина: Поддержишь ли ты дочь или сына, если захотят стать фотографом?

Николай: У меня первое это испытание произошло с супругой. Моя жена не была фотографом. Мы познакомились с ней на мероприятии в одном из ресторанов, где она пела, а я фотографировал…

Дарья: Мне кажется, это может быть классный подкат к девушке (смеются).

Николай: Очень часто мальчики становятся фотографами из-за девушек, это нормальное явление. Мы познакомились с Оксаной. Когда мы поженились, она в какое-то время сказала, что тоже хочет быть фотографом. Я ее всячески отговаривал, хватит одного фотографа в семье. Я дал ей самый свой плохой фотоаппарат со словами: «Научишься делать фото на нем, без проблем получится и на хороший». Со временем у нее стало хорошо получаться, и она решила зарабатывать фотографией. Я ее отправил на ряд курсов, она подучилась и стала двигаться в своем направлении независимо от меня. У каждого фотографа сперва очень долго не будет получаться. Пока ты не влезешь во все это — ничего не получится. Если ребенок захочет, то ему тоже придется какое-то время пострадать.

Екатерина: Ты очень много времени провел с камерой. Как ты смог поменять фокус на семью?

Николай: Очень сложно отказаться от поездок, очень сложно провожать друзей на эти поездки. Готова была экспедиция к нарвалам, которую я пропустил. Я отправил туда своего ученика, который их снял. Поначалу я сильно переживал, что их снял не я, а потом я просто радовался, что у моего ученика это удалось. Тем более я понимаю, что дети подрастут и я все наверстаю. Сейчас семья для меня главное.

Дарья: Какую черту характера ты в себе ценишь?

Николай: Я не пытаюсь из себя кого-то изображать. Я такой, какой я есть. Если мне что-то не нравится, я пойду и поругаюсь. Прямолинейность и открытость. В этом же плане честность с самим с собой. И в детях хочу воспитать честность и простоту в отношении ко всему.

Екатерина: А в какой семье ты воспитывался?

Николай: Отличное детство! Бабушка и дедушка жили в Каргополе. Каждые каникулы меня отправляли к ним. Хоть дед умер рано, я с детства запомнил, как он брал меня в лодку, мы выплывали на Онегу и рыбачили с самого утра. Со своими детьми я хочу повторить подобное.

Дарья: Где ты себя видишь через пять лет?

Николай: С амбициями сложно. Мне нравится простота, я не хочу стать самым высокооплачиваемым и так далее. У меня амбиции творческие, есть задумки, которые я не могу озвучить, потому что это задумки. Сейчас у нас в семье появились дети, поэтому внимание мы с женой им должны больше уделять, чем работе. Как минимум до школы. Ближайшие пять лет — семья и дети. Они для меня значат больше, чем творчество.

Удивительно видеть, когда творческие люди жертвуют семьей. Можно, с одной стороны, понять, но что мы получим в перспективе? Медведи пока еще остались на планете, а семья одна (смеются).