Книга

Томас Эспедал,
«Вопреки искусству»

О высокой поэзии в прозе – Евгений Тенетов

В литературе, русской уж точно, метод монтажа изобрели одновременно с изобретением монтажа в кино, в начале ХХ века. Отрывистая, почти дневниковая, твиттерообразная проза Мариенгофа, раннего Эренбурга, Пильняка, Олеши или Вагинова завораживала и покоряла наотмашь едкой точностью образов, жонглированием словом и упоением саморефлексией.

Так и хочется сказать после каждой прочитанной удачно сконструированной фразы: «Ишь, как загнул!» Ещё такую прозу называют «прозой поэтов», во всяком случае, изобретателем монтажной прозы Бродский считал поэта Мариенгофа. В мрачные советские годы такую литературу обозвали липким словом «формализм», кой-кого расстреляли, остальных «перековали».

Казалось, такая филигранная автобиографическая дневниковая полупоэзия-полупроза навсегда канула глубоко в 20-х годах и осталась недостижимой для современных авторов. Ну это мне так казалось. Пока я буквально на днях в «Буквоеде» в корзине «Всё по 49» не наткнулся на небольшой томик «Вопреки искусству» некого Томаса Эспедала, норвежского писателя, ранее мне не известного. Хотя не мудрено: знатоком современной норвежской литературы себя никогда не считал и дальше Эрленда Лу никогда не продвигался.

Судя по всему, и посетители магазина не слишком поднаторели в норвежской прозе, а иначе как книжка попала в сейловую корзину. Так вот эта маленькая книжечка — для меня настоящее открытие, как когда-то стала проза Мандельштама или Вагинова. Тот самый литературный монтаж! Он, оказывается, не умер, перемолотый сталинской мясорубкой, а жив себе живёхонек в туманном и дождливом норвежском Бергене. Томас Эспедал — наш современник, и теперь критики сравнивают его прозу с записями твиттера или блогом в ЖЖ, как когда-то прозу Эренбурга или Каверина называли фельетонной или репортажной.

Пересказывать такой текст глупо и неблагодарно. Скажу только, что это роман о жизни нескольких поколений семьи писателя и его собственной жизни. Но не ищите здесь унылую семейную сагу в стиле Гамсуна, нужный эффект достигается набором удивительно поэтичных и точных сюжетов-клипов, филигранно исполненных (здесь поклон переводчику Анастасии Наумовой).

 

В романе живут люди, люди разных поколений, просвеченные через острый «киноглаз» писателя, который, как трудолюбивый ювелир, нанизывает на нитку жемчуг своих метафор. Кроме людей, здесь ещё есть природа, она чуть ли не главный герой: увядшие осенние цветы, яблоки, превращающиеся в землю, вездесущие птицы, грустные, как женщины, кошки и отвратительные, как злобные фермеры, собаки, есть город, есть море, а смена времён года, как хронометр, диктует и ведёт нить повествования.

Когда это чудесное шествие образов подходило к концу, я почувствовал, что не хочу закрывать обложку, вот лежала бы такая бесконечная книга на тумбочке… Но, слава богу, Томас Эспедал написал ещё два романа (этот, оказывается, часть трилогии). Итак, впереди у меня ещё: «Идём! Искусство ходить пешком» и «Вопреки природе». +

Кроме людей, здесь ещё есть природа, она чуть ли не главный герой