Интервью

Mgzavrebi – грузинская группа

беседовали — евгений тенетов, василий ларионов
фото — екатерина чащина


Впервые за историю «Пасхального фестиваля», да и за историю Поморской филармонии, концерт участника фестиваля прошел на сцене клуба М33. Просто грузинскую группу Mgzavrebi нельзя слушать, сидя в бархатных креслах — противопоказано! О том, как стать самой популярной группой в стране, где все поют, и о том, почему в Грузии публика холоднее, чем в России, мы поговорили с лидером группы Mgzavrebi Гиги Дедаламазишвили.
Если ты в Грузии поешь, то ты ничего особенного не делаешь. Часто бывает, что спрашивают, кем работаю, я отвечаю, что пою, и слышу в ответ: «Так это понятно, а работаешь кем?»

Евгений Тенетов: Гиги, я только что из Тбилиси, и, знаешь, мне показалось, что Грузия, как и Россия, не смогла осмыслить и пережить удар социализмом, она до сих пор в состоянии шока и поиска пути. При этом ощущается огромный культурный пласт и потенциал в стране. Как тебе кажется, куда будет дальше двигаться Грузия?

Гиги Дедаламазишвили: Большая проблема сейчас в Грузии — это безработица. Куда будем двигаться — я не знаю, наверное в туризм. А в целом я согласен, что мы не определились с собственным путем после распада Советского Союза.
Тенетов: Тогда были теплые батареи?

Гиги: Теплые батареи помню. Потом, когда мне исполнилось пять лет, их выключили и включили только через десять лет.

Тенетов: Ты, получается, дитя 90-ых и неопределившегося хаоса? Как ты при внешне трудном периоде взросления сумел сохранить позитивное отношение к жизни? О группе Mgzavrebi говорят, что это самая добрая, самая солнечная группа.

Гиги: В 90-ые было очень тяжело, но люди держались вместе. Кто-то приносил дрова, мы готовили вместе обед. Я смотрю на сегодняшних детей, на моих детей, мы очень отличаемся. С детства понимал, что у моих родителей нет возможности купить мне что-то, поэтому я никогда не просил: «Хочу это, хочу то». Сегодня этого нет.., и слава Богу! (Смеются)

Василий Ларионов: Когда вы приезжали в первый раз пять лет назад, мы с тобой говорили, что какое-то ощущение тревоги разливается в мире. Вот сейчас по прошествии этих пяти лет хуже стало или лучше?

Гиги: Пока еще люди неспокойны. Все хотят либо землю, либо деньги. У каждого свои причины, из-за которых они друг с другом спорят. Я думаю, что наш мир губят серьезные люди. Знаете, про мэра Рейкьявика? Он пример того человека, который мог бы решить наши проблемы. Вообще, я считаю, что люди всегда должны быть чем-то недовольны, иначе не будет никакого прогресса. Сейчас у нас всё больше и больше проходит митингов разных. Я рад, что люди хотят высказаться и они высказываются. А власти должны, обязаны выходить на диалог и решать эти проблемы, а иначе зачем они нужны?

Тенетов: А каких перемен в Грузии ты бы хотел?

Гиги: Если быть честным, то в Грузии нет ничего, кроме воды и воздуха. Никаких ресурсов, а, следовательно, и заводов у нас нет. Я не знаю, что правительство должно сделать, чтобы была работа у всех.
Я бы, наверное, больше вкладывал в образование, особенно в школах, чтобы педагоги по-другому учили детей, не было бы неравенства, из-за которого друг друга обижают. Я сейчас понимаю, что учил те предметы, преподаватели которых мне нравились. После учебы нужно работать, с чем у нас проблемы. Соответственно, это я бы тоже изменил. У нас практически у всех есть дипломы, но они обесценены. Если ты работаешь в кафе, зачем тебе диплом юриста?

Тенетов: Я был на трех винных заводах, и везде нас водили ребята-экскурсоводы. Каждый из них говорил, что у него есть своя группа. Такое ощущение, что каждый грузин — скрытый музыкант.

Гиги: Многие поют. В моей семье тоже все поют. Большинство семей.

Тенетов: А что значит «мой отец поет»? Он на каких-то застольях поет?

Гиги: Да-да. Это целая арена для пения. В целом, если ты в Грузии поешь, то ты ничего особенного не делаешь. Часто бывает, что спрашивают, кем работаю, я отвечаю, что пою, и слышу в ответ: «Так это понятно, а работаешь кем?» (Смеются)

Ларионов: Чувствуется конкуренция? Никто не поджимает?

Гиги: Пока что нет. Сейчас в Грузии электронной музыки очень много. Замечаю, что молодежь, если хочет заниматься музыкой, то занимается именно в этом направлении.

Тенетов: Mgzavrebi — не молодежная группа?

Гиги: Мы играем 13 лет, те, кто нас слушали, уже давно выросли. Но молодое поколение, наверное, тоже слушает. Но я бы сказал, что это уже не для молодежи, а для такого среднего возраста. Молодежь слушает свою музыку, которая сейчас очень интересна. В основном это те западные группы, с которыми ты попросту не сможешь конкурировать.

Тенетов: На российском рынке периодически возникают группы из постсоветских стран с неким либо этническим, либо почти западным настроем. Brainstorm, «Океан Эльзы», «Вопли Видоплясова»…

Гиги: Вот и закончились постсоветские группы (смеются).

Тенетов: Не кажется ли тебе, что у таких групп сейчас два пути: либо стать чисто русской, либо уехать обратно в ту страну, из которой приехал, и выступать там? Вы бы что выбрали?

Гиги: Я бы остался там, откуда приехал. Mgzavrebi — грузинская группа. Делаем переводы песен всех, стараемся на концертах петь максимально грузинские песни. Да, у нас есть и русские песни, потому что некоторые истории должны быть на русском языке. Первая песня на русском «Просыпается заря» появилась благодаря моей тете, которая в 2007 создала этот текст. Потом я влюбился. Моя жена из Киева, мы переписывались на русском. В общем, все песни на русском имеют свою историю. Я думаю, что мы грузинская группа, так и должно быть. Многие группы хотят петь на чужих языках. Это, наверное, хорошо, но мы не ориентируемся на подобное.

Тенетов: То есть вы существуете на русско-грузинском пространстве сейчас?

Гиги: Да, Украина, Белоруссия, Казахстан, Азербайджан еще.

Ларионов: Мне показалось, что новый альбом, который вы вчера презентовали, менее грузинский по стилю, по звучанию. Это так?

Гиги: Да, была такая задача. Мы все фольклорные штуки оставили позади. Это была принципиальная позиция, потому что мы хотели сделать что-то новое, чего мы будем немного бояться. И мы боялись: переживали, как люди воспримут новый альбом.

Ларионов: Не боишься самобытность потерять? Что держит?

Гиги: Держит наш вокал, наш гитарист, который очень по-свойски играет. Люди вокруг. Для меня есть два пути: делать одно и то же или куда-то идти. Я всегда за то, чтобы куда-то идти. Было время, что я делал одно и то же: написал песню, сказали, что неплохая. Потом я пытался повторить эту песню, чего у меня никак не получалось.

Ларионов: С GEO это было твое решение? Группа как отнеслась?

Гиги: Само собой так получилось. Нам было интересно, из интереса рождались странные новые идеи, эксперименты с инструментами.

Ларионов: Дальше будете продолжать эксперименты?

Гиги: Да. К своему традиционному мы уже, скорее всего, не вернемся, потому что уже будет неинтересно. Я думаю, по новому альбому видно, что он взрослый. Вот стоит ли в следующих альбомах играть наподобие «Я верю в чудеса»? Все одно и то же. А вот когда мы с гитарным соло ее сыграли, то моя мама сказала, что это очень жесткая и новая музыка. Это нам понравилось.

Тенетов: А почему вы на концерте в М33 ее не исполнили? Мне кажется, это экспортный для России хит.

Гиги: Не совсем. Ее просто некуда было вставить… Давно играем, немного приелась. Всегда же хочется что-то новое играть, и если есть возможность показать новый материал, то мы ее стараемся не упустить.

Ларионов: Может, ты с возрастом перестал верить в чудеса? (Смеются)

Гиги: Не знаю. Я как-то забываю песни, если честно.

Ларионов: А где ты черпаешь вдохновение?

Гиги: Один я должен быть. Жить у мамы, у отца. Вот сейчас я отправлю свою семью на Украину и буду жить с родителями прежней жизнью три месяца, играть на гитаре, потому что гитару дома я в руки обычно не беру.

Ларионов: Вы уже новый альбом готовите? Материал собираете?

Гиги: Собираем. Уже есть несколько задумок. Я думаю, что на GEO похоже не будет.

Тенетов: Вернемся к началу, к Грузии. Существуют два мифа: грузины очень религиозные люди. Это так?

Гиги: Наверное, да, хотя я не церковный человек, как и мои друзья. В целом я верю в Бога, я православный, но не более. Вера — это что-то личное, дело каждого.

Тенетов: По поводу отношения России и Грузии: история Грузии — очень трагичная тема. Маленькая страна, находящаяся между молотом и наковальней. Если вдаваться в подробности, то Советский Союз мало приятного Грузии сделал. Тем не менее, грузины очень хорошо относятся к русским.

Гиги: Я не знаю, что ответить. Так глобально никто не размышляет, в целом.

Ларионов: Мне кажется, это такая черта у грузин — мудрость. Можно было бы поссориться, но не стали. Остались в России места, в которых ты не был, но очень хочешь посетить?

Гиги: Владивосток, Южно-Сахалинск, Мурманск…

Тенетов: Специально по крайним точкам?

Гиги: В остальных местах были (смеются). В Магадане понравилось. Интересно послушать было, что держит людей на месте. Там очень хорошие зарплаты, при этом всё очень дорого. При этом, как мне сказали, у многих есть квартиры в Краснодарском крае, куда они готовы будут переехать под старость лет.

Тенетов: Как вас встречают в таких суровых местах? Разница есть вообще?

Гиги: На юге трудно играть. В Грузии, например, публика холоднее, чем в России. Мы, как я уже говорил, думаем, что если человек выходит на сцену и поет, то ничего особенного он делает. Миллион людей поет лучше, чем я.

Тенетов: У вас есть такое понятие «качество пения»?

Гиги: Кстати, да. У вас важно, что петь, а у нас — как петь, текст у нас на десятом плане.

Ларионов: Только сейчас подумал: вас ведь в России любят не за тексты, ведь грузинский никто не знает. Получается, мы ощущаем в первую очередь энергетику и эмоции. Я, например, не знаю, о чем вы поете…

Гиги: Я тоже не знаю, о чем поют мои любимые группы (смеются). +