Анна Злотко

Екатерина Шарова: Анна, очень рада с Вами познакомиться! Я являюсь практически членом Вашего фан-клуба, мне очень нравится то, что Вы делаете. Как Вы вообще пришли к тому, что сейчас делаете и как это всё развивалось.

Анна Злотко: Когда просят сказать в двух словах, чем я занимаюсь, у меня сразу ступор, потому что в двух словах не объяснить, даже в трёх не объяснить… Получается, я и швея, и немного дизайнер. Но больше мне нравится определение «творческая мама». Семья на первом месте, а всё остальное — вокруг семьи, в том числе и моё дело, моё хобби, которое переросло в работу. До этого я работала, как и все: у меня была стабильная работа и зарплата, рабочий день начинался с 8:30 и заканчивался в 17:30, с перерывом на обед, с отпуском, т.е. всё как положено. Работа мне нравилась, у меня всё прекрасно получалось, но до тех пор пока не вышла в декрет. Из первого декрета вышла и продолжила работу, потом второй декрет, который плавно перетёк в третий, ну я и поняла, что на работу, скорее всего, уже не выйду. Всё-таки трое детей — это большая ответственность, детьми надо заниматься и полноценно совмещать семью и работу я уже не смогла. Я занялась рукоделием. На тот момент я была замужем, поэтому могла себе позволять заниматься этим хобби, чтобы просто не сойти с ума в декрете. Наверное, многие мамочки этим занимаются, ведь хочется куда-то деть руки, чтобы не зацикливаться. Я с детства вяжу, шью, всё это мне очень близко. Это второе «я», которое было временно спрятано под офисной одеждой, а в один момент это всё вышло наружу, и мне это понравилось. По затратам это было немного, я начала с галстуков-бабочек: это не требует цехов, помощников, рулонов ткани. К тому же это было модно, хотя я об этом тогда не задумывалась, мне это было просто интересно. Я с удовольствием шила бабочки, сначала просто коллекционно: купят не купят — я об этом не задумывалась. Потом стала шить и на заказ.

Евгений Тенетов: А сейчас с бабочками тема прошла? Когда я увидел на одном чиновнике бабочку, я понял — всё, тренд закончился!

Анна: Ну, это спорно. Да, официально есть галстук, но мне кажется, он очень чопорный, хочется похулиганить. А бабочка — как раз тот аксессуар, который показывает принадлежность к творческой среде. Каждый раз, когда я вижу человека в бабочке, я уже к нему расположена. Потом захотелось попробовать что-то новое. Шила платья себе и дочке, для фотосессии, на какие-то мероприятия и вообще для повседневной жизни, потому что в магазинах очень сложно найти что-то по-настоящему интересное, а мне нравится, когда гармоничная картинка, поэтому образ для семьи всегда старалась подобрать сама. Но шить на заказ и предлагать на продажу всегда стеснялась, потому что я самоучка. Мне казалось, что ещё надо подучиться, поэтому не хватало смелости. Потом после выступления на «круглом столе» по ремеслу (Высшая школа народного искусства) я приехала из Петербурга и сделала свою первую коллекцию платьев, так всё началось. А потом появился Миша Бронский со своей росписью.

Евгений: Миша занимается шенкурской росписью?

Анна: Вообще, она называется роспись костромских отходняков, у неё очень глубокая история. Отходняки — это иными словами гастарбайтеры: костромские крестьяне собирались в артели и ездили по волостям, по всей России и строили дома. Там были печники, маляры и художники. Они ездили и на Север и очень много домов отстраивали. Те, кто побогаче, могли себе позволить заказать расписной дом, и как раз эта роспись появилась из Костромы. Это расписные сундуки, это перегородки (в старину у женщин не было своей комнаты, а был такой бабий кут). Мне близка тема росписи, потому что это что-то женское, сокровенное, за перегородкой, внутри в душе.

Потом северные художники стали роспись видоизменять, и получилось то, что дошло до нас. Её называют и важской, и шенкурской, но на самом деле историческое название — роспись костромских отходняков. Роспись свободнокистевая, без прорисовки, без контура, то есть просто как ляжет кисть. Что у художника в душе, с каким посылом он идёт к хозяину дома, это напоминает открытку с пожеланиями.

Евгений: В каждой росписи есть здесь определённая сакральность…

Анна: Это не просто цветочки, там и ягоды, и колокольчики, львы, птицы — это всё знаки и символы.

Екатерина: Ольга Севан — сотрудник музея «Малых Корелы», как раз написала книжку «Роспись домов Русского севера». Хотелось бы задать один вопрос: был международный конкурс, который проводили представители из Копенгагена, и там было много разных участников, были те, кто занимается IT. В этом конкурсе победил Михаил Бронский, несмотря на тех, кто работает с новыми технологиями, но победил именно предприниматель, из деревни, у него был свой образ, были хорошие качественные фотографии. Значит, есть некий запрос на аутентичное? В России есть поиск своей истории, в том числе и связанный с товарами постоянного потребления, потому что то, что человек носит, это тоже определённый язык. Что Вы думаете о мире большой моды? Что Вы думаете о составлении альтернативы этим умным товарищам, которые предлагают ходить женщинам на каблуках?

Анна: Каблук — это тоже хорошо. Когда надеваешь шпильки, сразу чувствуешь себя хрупкой и беззащитной, чувствуешь себя женщиной.

Екатерина: А почему на Вашем показе модели вышли босиком?

Анна: Я посмотрела на ту обувь, которую предлагали модельные агентства, и поняла, что она никак не вяжется с образом летнего лёгкого платья. Я вижу эти платья летом… босиком по траве.

Евгений: Вы участвуете в конкурсах в последнее время довольно часто, Вас даже посещал губернатор. Как мне кажется, традиция русского и советского народного костюма очень связана с академической закостенелостью. Для меня это всегда какая-то «хохлома», такая сарафанно-кокошниковая история, хлеб-соль при встрече VIP гостей. Вам не кажется, что Вы как-то выбиваетесь из общего контента?

Анна: Я вижу, что мы выделяемся!

Евгений: Вас приглашают, наверняка, чтобы разбавить общий настрой?

Анна: Да, организаторы конкурсов говорят: мы хотим молодую кровь, свежий взгляд. Я считаю, что есть сценическая одежда, а есть современная, авторская. Я как раз представляю русский современный стиль, который как и в повседневной жизни можно носить, так и со сцены это тоже будет смотреться.

Евгений: То есть это и арт, и жизнь? В принципе, можно это надеть и пойти за молоком?

Анна: Да, запросто! Я, например, сотрудничаю с девочкой из Москвы, она делает из войлока шикарные кокошники, очень яркие. Я могу надеть этот кокошник и пойти в нём на мероприятие, могу в гости или на день рождения.

Евгений: А когда в гости приходишь, кокошник снимаешь и на крючок весишь? (смеётся)

Анна: Я понимаю, что это, возможно, странно смотрится, но мне кажется, что это настолько продолжение меня, что я даже не хочу его снимать, то есть я с ним сроднилась. То же самое с платьями: если ты с ним сроднилась, то люди чувствуют, что это продолжение твоей истории, это не инородно. Даже на показе, когда девушки примеряют платья, Миша очень любит записывать эмоции, постоянно спрашивает у моделей, что они чувствуют, а модели говорят: «У Злотко самые крутые платья, потому что они легко снимаются и легко надеваются». (Смеётся)

Екатерина: Мода очень связана с искусством. В прошлом году на Arctic Art форуме была тема «телесные знания». Сейчас есть тенденция возвращения к телу, т.е. рациональное и концептуальное отключает интуицию, и очень многие художники обсуждают вопрос, что такое тело, как ему можно доверять. То, о чём Вы говорите сейчас, очень связано с возвращением истории. На самом деле это международный тренд. Так же можно говорить и о традиционной одежде и об утраченных смыслах. Посмотрите на фотографии начала прошлого века: рыбаки и в Скандинавии, и на Севере России носили похожую одежду, но при СССР это растворяется, уходит.

Индустриализация для Советского Союза была модернисткой инновацией, но она была очень резкой, и это сказалось на корневой культуре: она растворилась в общем понятии «советский человек».

То, что делаете Вы и Михаил, это тенденция поиска своих корней в современной жизни. Мне кажется, не зря дали и Михаилу этот приз, потому что люди видят, что это настоящее.

Анна: Спасибо большое!

Евгений: Сейчас много говорят о том, как развиваться человеку в креативной индустрии, как творчески себя реализовать вне какой-нибудь компании, фирмы и т.д. Есть такое ощущение, что у Вас это получается. А каковы механизмы? Как к этому прийти? Как это запускается?

Анна: Скорее всего, это не бизнес. Пока что только хобби. Бизнес — это когда ты либо управляешь, либо контролируешь и получаешь прибыль. А меня в этом деле много: то есть я придумываю, я шью, мне иногда помогает помощница. То есть я и менеджер, и занимаюсь рекламой. Я не предприниматель — всю прибыль от продажи платьев я направляю в своё хобби, на закупку ткани, на учёбу, на фурнитуру. Сейчас откладываю на швейную машину. Я называю это искусством маленьких шагов. У меня нет за плечами наследства, нет какого-то стартового капитала.

Евгений: А метрологическое образование помогло?

Анна: Я не совсем метролог, я инженер по стандартизации метрологии и сертификации, а поднаправление — система менеджмента качества. Образование заставляет работать мозг в нужном направлении. Творческому человеку очень тяжело собраться, творческие люди, как правило, ленивые. Метрологическое образование, работа с документами, позволяют мне самой всё понимать и строить алгоритмы, держать порядок в голове.

Евгений: Для творческого человека свободное время — самое ценное, например, как говорил Есенин: «Точить серебряные лясы». Это самое прекрасное для творческого человека, главное, чтобы была возможность «поточить лясы».

Екатерина: А как Вы переходите от режима «точения ляс» к режиму метрологии и сертификации?

Анна: Никакого секрета нет: сейчас это единственный мой заработок, поэтому я могу сидеть и ждать вдохновения, а могу просто взять и пойти работать.

Моя бабушка-покойница всегда говорила, что с плохим настроением не шьют и не пекут. Это твоя энергетика, и ты её вкладываешь в вещи.

Екатерина: Есть много молодёжи, которая мечтает заняться творческой реализацией или поучиться у кого-то… Вам не нужны подмастерья?

Анна: Они видят красивую картинку, но они не видят за ней тяжёлый труд…

Екатерина: Какими должны Ваши ассистенты?

Евгений: В бабочках!

Анна: Если он будет в бабочке, то почему нет? Если девочка будет в платьишке, а не в джинсах, то почему нет? Мне нравится, когда со мной работают тонкие натуры.

Екатерина: А если говорить о раскрутке Вашего бренда, то кто бы был нужен? Например, прочитают журнал какие-нибудь сафушные таланты и заходят с Вами поработать.

Анна: Уже на следующей неделе ко мне приходит девушка из САФУ, которая пишет дипломный проект и хочет под моим руководством сшить платье. Я провожу мастер-классы по созданию декора, например, по верховой набойке — это наше старинное ремесло, которое позволяет украшать ткань любым принтом, любым цветом.

Екатерина: А у Вас есть свой сайт? Из Архангельска за последние 10 лет многие уехали, я сама была мигрантом, могу сказать, что некоторые мигранты могли бы быть Вашими клиентами. Кто Ваш покупатель, и есть ли «тоскующие», уехавшие, например, в Нью-Йорк?

Анна: Есть, это люди, которые уехали из Архангельска, это мои знакомые, знакомые моих знакомых. Вещи, как правило, везутся в подарок, презенты для конференций, встреч. Сайта своего пока нет, но он находится в разработке, у меня есть замечательная подруга, которая этим занимается. Сайт будет называться annazlotko.com. К вопросу поиска людей: специально не ищу, мне кажется, они чувствуют и приходят сами.

Евгений: Мы говорили до этого о Ваших изделиях в подарок друзьям, мигрантам, тем, кто хочет подчеркнуть свою идентичность. Но у Ваших вещей нет прямой привязки к Архангельску, на них не написано «Поморье». Получается, Вы проводите региональную идентичность каким-то другим, менее конкретным, тонким способом?

Анна: Если мы возьмём платье, которое сейчас на мне, оно из байки, мне кажется, этот материал самый «трогательный», потому что его хочется постоянно гладить, это смесь шерсти и хлопка, оно мягкое, приятное к телу и теплое. Мне кажется, для северных женщин — это решение всех проблем: открываешь шкаф, берёшь платье, надеваешь — лук готов. Оно комфортное, я могу в нём работать в повседневной жизни, размахивая руками, заползать на стремянки. В нём можно и куда-то сходить: на встречу, в гости.

Евгений: Для кого-то это хорошо: комфортно, удобно, можно вставать на стремянку. А где секс? Где привлекательность, где все эти гендерные истории?

Анна: Мне кажется, это как раз подчёркивает женственность. Или Вы про унисекс? Унисекс — это не моя история?

Евгений: Я-то согласен, но если посмотреть, как одеваются девушки в целом, например в клуб.

Анна: Да, это платье не для клуба.

Евгений: Когда девушка в таком платье, сразу понятно что она индивидуал, творческая личность.

Анна: Я вижу не просто девушку, для меня каждая покупательница — героиня какого-то произведения.

Екатерина: Есть медленная культура, которая работает с душой, и есть культура, которая производит товар на огромных фабриках, где нет никакой души. Где эта грань, как её найти? Вы же будете расти?

Анна: Да, буду расти, у меня в этом есть потребность. Уже сейчас количество заказов, превышает то, что я могу предложить.

Евгений: Вам надо фабрику открывать! (Смеётся)

Анна: Фабрику — нет, одну помощницу! (Смеётся) Не хочется совсем уходить в магазин. Хотя, может быть, я просто сейчас так говорю, потом поменяется время, поменяюсь я, но на данном этапе я считаю так. Пусть будет всего три таких платья на Архангельскую область, но будет уверенность, что ты одна в таком платье и больше ни у кого такое не встретишь. Мне кажется, для девочек это всегда важно, неприятно, когда ты приходишь и видишь на ком-то такое же платье. Для девушки это ужасно.