Александр Сокуров

Евгений Тенетов: Александр Николаевич, Вы по рождению провинциал. Деревня Подорвиха, в которой вы родились, затоплена водохранилищем Иркутской ГЭС… Как Вам кажется, какой должна быть российская культурная политика в регионах? И вообще, какое значение имеют регионы в культурной политике такой огромной страны?

Александр Сокуров: Я давний противник нынешнего курса в отношении развития культуры в стране. Мне кажется, что чем меньше мы будем зависеть от Москвы, от Петербурга, тем больше у нас будет надежд на то, что мы сможем, во-первых, развивать страну, а во-вторых, сохранять русское своеобразие. Потому что русское своеобразие не сохраняется, страна наша — федерация, которая мало имеет отношения к России, на самом деле, и к русской культуре. Она так рассыпана в этом обезличенном пространстве. Но, между тем, все мы интересны именно разнообразием русским. Русские люди в Вологде, русские люди в Архангельске, русские костромичи, русские псковичи, новгородцы, нижегородцы… Везде, где я бываю, я вижу большую разницу в характерах, разницу в укладе жизни. И, вообще, иногда мне кажется, что Россия, в конце концов, зависит не от слияния частей, а от способности сохранять вот это своё своеобразие. Не позволять подавлять его. Потому что Москва и Петербург — два таких монстра, которые готовы подавить, уничтожить, сожрать, в общем, растоптать всё, что угодно. Они живут этим. И если учесть, что мы всё же государство с такой вертикальной структурой, то склонность к этому подавлению, склонность к размыванию очень велика. Приезжаешь в Иркутск, тебя спрашивают: «Откуда Вы?» — «Из Санкт-Петербурга». — «А-а, из России!» (Смеются)

Ну и понятно — четыре часа разница, четыре часа лететь, четыре часовых пояса. И очень похоже на ощущение, которое я испытал, когда первый раз был в Латинской Америке, в Бразилии, и я через несколько дней вдруг понял, что совершенно неважно для меня, есть там где-то Европа или нет. Абсолютно самодостаточное пространство, самодостаточные люди, культура самодостаточная и, более того, культура всего земного шара в Латинской Америке есть. Все землячества, какие возможны, все у латинистов есть, всё это есть, всё полноценно, все люди живут полной жизнью. Выключи, Господь, так сказать, европейский канал, отодвинь всю европейскую часть, континент европейский, — они ведь и не заметят этого. То же самое в России. Мы вспоминаем о том, что есть Петербург или Москва очень часто тогда, когда на нас оказывается какое-то давление или демонстрируется преимущество какое-то, и всегда это преимущество массы. Не всегда это преимущество содержания, как мне кажется. Я за то, чтобы разнообразно, самостоятельно, независимо от центральных больших этих монстров-городов развивалась жизнь, культура, промышленность, наука на местах. В Архангельске должен быть свой продюсерский центр, должна быть своя киностудия обязательно. В Омске должна быть. В Иркутске должна быть. На Урале должна быть. И если будет таковая киностудия, например, в Архангельске, то она совершенно не будет нуждаться ни в каких контактах ни с Мосфильмом, ни с Ленфильмом — ни с кем. Она будет, скорее, нуждаться в контактах с французскими, немецкими, скандинавскими студиями. Потому что здесь всё есть, здесь всё есть своё, в Архангельске.

Василий Ларионов: Вы считаете, что Архангельская область — самодостаточный во многом регион?

Сокуров: Абсолютно самодостаточный. Даже квазитрагичность истории и та покрывает всё то, что происходило в тех частях страны. Но эту самодостаточность надо, конечно, дособирать.

Мы знаем, что никакой федерации у нас нет. Федерация была бы, если бы мы видели, что государственные деятели, политики, специалисты в государственном строительстве думали бы о новых видах и формах, о развитии федеративности. Поскольку никаких идей нет, нет и федерализма, вообще, в принципе, этих идей нет, никто не решается даже говорить о них, поэтому, конечно, это очень формальная конструкция, которая придумана была, когда ещё Владимир Ильич и Иосиф Виссарионович парили над этим пространством. Поэтому, я думаю, что, с точки зрения культуры, с точки зрения духа, это абсолютно самодостаточные регионы, если не будет уезжать молодёжь. Если будет сохраняться какое-то число из молодых людей, будет политическая активность, будет социальная активность, появятся идеи инженерные, идеи архитектурные, скажем, если бы была энергетика и желание молодых людей в Архангельске, то вполне бы эти молодые люди могли потребовать видоизменить город. А его надо видоизменять. Надо призвать к ответственности главного архитектора, главного художника, потому что временами улицы города оскорбляют. Как русского человека, который знает историю поморов, историю поморской жизни, меня эта так называемая архитектура и все эти пластмассовые и стеклянные штуки просто оскорбляют. Поэтому, конечно, самодостаточность должна начинаться с решительного преобразования среды жизни.

Ларионов: Александр Николаевич, на Ваш взгляд, есть в России самодостаточные регионы, центры силы за пределами Москвы и Санкт-Петербурга? Вы ведь очень много ездите по стране. Есть ли, на Ваш взгляд, такие точки роста, которые могут быть локомотивами переустройства России на региональном уровне?

Сокуров: Наверное, Вологда. Ярославль. Псковская земля… Когда летишь из Европы в Японию, то десять часов самолёт висит над нашими северными районами. Мне приходилось летать много раз, и попадалась ясная погода. И многими часами смотришь, и там нет ни одного посёлка, ни одного города, никаких признаков жизни. Тайга, горы, горы, тайга… Какое-то жуткое ощущение одиночества. Россия — страна, которая обрекает себя на одиночество и очень любит быть одинокой. Печальный, конечно, образ возникает. В таком пространстве надо, чтобы формировался совершенно определённый характер человеческий. Мужской, в первую очередь. Потому что все эти разговоры о том, что есть сибирский мужской характер уже в прошлом. Из того, что я вижу, что я наблюдаю, женский характер сохранится и будет в любое время. За это можно не беспокоиться. А вот исчезновение архетипа мужского вот этого проблема. В Сибири уже признаков «сибирского характера» практически нет.

Тенетов: Это 75 лет советской власти нанесли такой удар?

Сокуров: Да-да-да, конечно, и, в первую очередь, в силу жертв колоссальных, убийств, просто убийств людей. Драматизму сопротивляются только сложные люди, а сложные люди — самые нужные для народа.

Тенетов: Я много интервью Ваших посмотрел и прочитал, и Вы практически в каждом употребляете это выражение — «сложные люди». Это в противовес простому человеку, да? Это для Вас полярные понятия?

Сокуров: «Простой парень» — это тоже хорошо. Но сложный человек — ещё лучше. Среди «простых парней» много «сложных». Вся наука — это всё сложные люди. Все порядочные и честные люди — сложные люди. Вне зависимости от того, в какой социальной нише они пребывают. И вот гибель этих сложных людей — это самая большая потеря для народа, потому что нельзя сказать, что романовская Россия была страной, где аккумулировалась, собиралась, коллекционировалась эта сложность человеческая. Убивали, убивали направо и налево, непрерывно воевала Россия. Какое-то проклятие на России лежит, она непрерывно воюет. Просто каинова печать какая-то.

Тенетов: Либо с чужими, либо со своими…

Сокуров: Либо придумывает войны, назначает войны. И вот в этот период, конечно, погибают самые-самые сложные… России не удавалось селекционировать, выращивать лучшую часть, качественную часть народа, они сразу погибают в эти страшные периоды. Это нам очень мешает в развитии. Как там говорят, «дураки и дороги», да? Вот, почти шутка, но на самом деле, конечно, мешает очень эта кошмарная селекция, тенденция к истреблению лучших.

История России — история войн. Сама тенденция военная опасна тем, что она начинает формировать внутренние качества, собственно, самого народа. Посмотрите. Когда я смотрю по телевизору демонстрации в поддержку тех или иных военных действий, я не могу понять, почему в этих рядах женщины. Я не понимаю: «Вам что, всё равно, что ваш сын, брат, отец погибнет там? Уже ВАМ всё равно? Вот, женщины русские, что вам уже совсем это всё равно?» Думаю, что да. Потому что потребность в войне, желание воевать, желание вступить в войну, к сожалению, становится этой страшной каиновой печатью русского сознания. Получается, что мы постепенно выращиваем этого монстра внутри самого себя. К сожалению. Шаг за шагом, шаг за шагом выращиваем внутри себя все эти тотальные, тоталитарные какие-то качества, попытки сделать вид, что во время сталинизма ничего не было…

Тенетов: Пересчитать цифры жертв…

Сокуров: Сталинизм — это проклятие российское. Какое-то сущее проклятие… Страшное наследие. Склонность людей к самоуничтожению, к подавлению — к подавлению свободы, к подавлению внутреннего достоинства — грандиозна просто. Но стыдно, вообще-то, стыдно это. Это всё стыдно.

Ларионов: Александр Николаевич, Вы один из немногих, кто употребляет слово «русский» очень часто. «Русский», не «россиянин», а именно «русский». Вы что-то особое вкладываете в это слово? Для вас, например, «русский» и «россиянин» — это один и тот же человек?

Сокуров: Конечно, нет.

Ларионов: А Вы себя относите к какой этнической группе?

Сокуров: Я — часть русского народа. Только маленькая его часть. И для меня это опорное понятие, которое выражается, конечно, в родном языке, в русском языке. Часть меня, моей «русскости», в русской культуре, которая меня формировала. Меня формировала русская культура XIX века и европейская культура XIX века. Но при этом я окружён большим числом людей, которых я считаю русскими, которые не являются этническими русскими, но которые являются носителями русской культуры даже в значительно большей степени, чем я. Людей, очень изысканных по образованности и культуре. Я очень люблю национальные проявления в человеке. Они сигнализируют о том, что я всё же другой. И русское во мне что-то очень хорошее. Так же, как я вижу, что в еврейских людях, например, есть что-то прекрасное, а что-то есть, что у меня вызывает неприятие. Так же, как у меня есть очень много пристрастий к немецкой культуре, и мне очень нравятся немецкие актёры, с которыми я много работал. Одновременно с тем есть национальные черты в немецком характере, которые я, работая вместе с немцами долгие годы, категорически отрицаю и не принимаю. И вижу, что какие-то обстоятельства осуществления нацизма в практической жизни коренятся в национальном характере немецком.

Ларионов: Может быть, и в России то же самое, в нашем милитаризме всё дело? Бытует мнение, что у России две сильные черты: это культура как таковая и культура войны. То есть русский — это человек либо войны, либо культуры.

Сокуров: Нет культуры войны, культура — это созидание, а война — деструкция. Потому что война никогда не развивала Россию, она всегда приостанавливала развитие, тормозила, забирала внутрь своих жерновов мозги, средства, интеллект… Война — это всё же убежище для слабых и подловатых людей, на самом деле. Это очевидно, и все это видят прекрасно, мне так кажется.

Тенетов: Александр Николаевич, чуть-чуть про кино. Как Вам кажется, ощущаете ли Вы, или, может быть, Вы сталкивались с цензурой в кино?

Сокуров: Цензура, конечно, существует. Это реактивная цензура, не систематическая. Она просыпается тогда, когда возникает какая-то болезненная ситуация. Это гидра дремлющая. И дремлющую гидру боятся больше, чем явно живущую. Скажем, отсутствие у нас сатирического кинематографа, отсутствие у нас фильмов-расследований, фильмов парадоксального построения, политического кино. Всё это говорит о том, что люди, которые могли бы заниматься этим кино, понимают прекрасно, что существует система подавления. Люди даже и попробовать не хотят.

Ларионов: Внутренняя самоцензура уже включается…

Сокуров: Страх, страх. Нет, не самоцензура, страх просто. Страх, потому что человек понимает прекрасно, какие конкретные меры будут к нему предпринимать.

Тенетов: А как Вы относитесь к абсурдным скандалам, типа истерии с фильмом Учителя «Матильда». Я посмотрел этот фильм и был совершенно потрясён, это кино уровня сериала для бабушек, оно яйца выеденного не стоит. Но фильм получил такой дикий резонанс! Или то, что сейчас происходит с этим иностранным фильмом «Смерть Сталина». Тоже нагнетается совершенная истерия. Как Вам кажется, в эпоху открытого Интернета в России подобные действия действуют только как реклама для этих продуктов?

Сокуров: То, что касается «Матильды», мне кажется, это тотальное безобразное поражение демократических средств массовой информации. Все они купились на это, включились в эти обсуждения, все они стали комментировать поведение этой бедной, по-моему, совершенно несчастной депутатши, у которой, по-моему, серьёзные проблемы образования, проблемы психики, систематические проблемы причём. Это то, что совершенно не должно волновать серьёзные, разумные средства массовой информации, то, на что они вообще не должны реагировать. Но на это отреагировали все! Отрефлексировали все. Все в это включились. По сути говоря, всех завели на холостой ход… Это просто свидетельствует о катастрофически скверном состоянии масс-медиа, полной деградации СМИ в России. А об этой бедной Поклонской говорить не надо, её можно только пожалеть и врача хорошего поискать. Помочь ей надо.

Ларионов: Я хочу завершить наш разговор на позитивной ноте. Вот только не знаю, получится или нет… Александр Николаевич, как Вам кажется, дальше в России будет лучше или хуже? Ваш камертон внутренний, что он Вам говорит?

Сокуров: Вы хотите, чтобы был итог разговора оптимистичный? (смеются)

Ларионов: Чтоб он был честный.

Сокуров: Пока есть основания только для юмора и иронии, потому что никаких особых показаний к тому, что общество оздоравливается, нет… Самое главное — не обращать внимания на то, что творится в Петербурге и в Москве. Жить с тем прекрасным местом, которое Господь даровал для жизни. Не обращать внимания на них, не подключаться к эпидемиям. Очень с юмором так осторожненько-осторожненько на это всё реагировать. Всё равно всё закачивается. То, что там у них происходит, всё равно всё заканчивается быстро. Правда, начинается опять что-то, всё идёт по циклической форме. Что-то хорошее может быть выработано только в отдалении от этих гигантских центров. Мы же знаем, что все самые талантливые люди — не столичные люди. Все самые крупные деятели, настойчивые мужественные люди — из разных частей России. Региональное — это всегда источник оригинальности, источник независимости.