Наталья Малевинская. Хочу досмотреть это кино до конца

Мария: Наталья, у вас день рождения — 19 апреля, вы Овен. Пишут, что вы открытая и прямолинейная. Насколько это совпадает с реальностью? И как вы относитесь ко всем этим модным штукам — таро, нумерология, натальные карты?

Вот этими иностранными словами то, что вы сказали, нумерологи и все такое прочее — нет, я этим не увлекаюсь. И в принципе, живу не по гороскопам и не под звёздами, а просто под звёздным небом. Я проанализировала себя и поняла, что нет, я живу сегодняшним днём. У меня нет такого, что хрусталик стоит в серванте только на праздники.

Мария: Это как раз к твоей истории — пришла на прослушивание и осталась в театре.
Я вообще на спор пришла, да. Я два года сидела в зале и смотрела, как они играли в спектакли и даже я не собиралась никуда. А потом я просто на спор пошла, поступила, А потом еще завязка с личной историей… Мы 28 лет прожили с Виктором Петровичем.

Мария: Личная история была до театра?
Нет. Всё потом, в театре. Поэтому, я просто возвращаюсь к этой истории, что я все-таки действительно, живу сегодняшним днём. Надо любить каждый день, чтобы не стареть — вот сегодня снег идёт, и прекрасно. Это просто у нас одежда, неподходящая к этому, к снегу, предположим. Да? Надо как-то время проводить, без натуги.

Мария: В молодёжном театре это точно можно делать…
Да, да, у нас так. Виктор Петрович все время говорит: — «Должно быть все радость — без напряжения и нельзя создавать искусство, сидя на горшке».

Михаил: Правда ли, чтобы стать настоящим артистом — ярким, безбашенным, нужно пройти через что-то крайнее? Ну типа, побывать в дурке — или, как шутят, в том месте, название которого лучше запикать. Без зависимостей, надрывов и преодолений — никак?

Это большое заблуждение, что сначала ты побываешь в дурке, а потом ты будешь хорошим актёром. У нас сейчас театр  — больше представление. Такое вот не переживание, а ведь в советское время был театр — именно переживание, перевоплощение, начиная от грима, то есть я её на себя надеваю. И я как бы там внутри все переживаю то, что переживает мой герой.

Нет, вообще — это опасная профессия… Перевоплощение и надрыв, можно сгореть и попасть в дурку. Тут самое главное — крышу держать под своим наблюдением, её ведь очень легко отпустить. И вот в этот момент, когда ты ее  отпускаешь, вдруг понимаешь, что все прекрасно, все хорошо, ты полетел, полетел, но ведь надо вернуться обратно и крышу на место поставить и жить человеческой жизнью…

Был такой актёр, очень хороший Ефим Копелян. Его ещё шутя его Ефим Закадрович называли, потому что он закадровый голос «17 мгновений весны». И вот он как раз попал в дурку после того, как отработал энное количество лет и прекрасных ролей.

Михаил: Мы с огромным удовольствием смотрели один потрясающий спекталь у вас в стиле стимпанк. Во время просмотра все время крутился вопрос — это оно или не оно? Бухают в процессе, или нет?

Дядя Ваня? Нет конечно — не бухают. Это такое перевоплощение, вода.
Когда ты принимаешь алкоголь, у тебя искривлённое сознание, ты не контролируешь себя. Тебе кажется, что ты ах, как хорошо играешь, а на самом деле — это ужасно. И потом, и зритель это видит и чувствует.
Ну вот, например, Женя Шкаев, который играет дядю Ваню, если бы он выпил, и если бы он был в таком искривлённом сознании, разве то он вскочил бы на стол? Вот в этом своём яростном монологе со Серебряковым… Как-то это все бы пошло по-другому. Нет, это конечно вода и на спектакле.

Бывают, конечно, такие люди, которые по 50 грамм… А, кстати, в прошлом году, на 85-летие СТД приезжала Юлия Рутберг, классная совершенно актриса и очень хороший человек. Нет такого пафоса, к примеру — дайте мне номер люкс двухкомнатный, виноград и ещё там чего-то, нет. Она просто попросила чашку кофе, воды и 50 грамм коньяка. И когда она вышла на сцену, она просто и откровенно сказала  — «Ребята, я сейчас выпью за вас!». Буквально глоток, для того, чтобы смягчить горло — расширить сосуды, но не расширить сознание.

Мария: Вот вы говорите, что вы актриса второго плана. Но вы где-то там —
на олимпе. Вы чувствуете себя звездой?
Абсолютно нет. Хотя есть, конечно, жизнь параллельная какая-то. Видите ли, театр — это авторская история. Панов нас раньше два раза в год возил в Москву, и мы ходили во все театры, потому что тогда это было очень просто: МХАТ, на Таганке, Театр на Малой Бронной, «Современник». Все они отличаются друг от друга по стилистике, манере игры, потому что во главе стоят личности со своим мировоззрением и взглядом. Так же и у нас. Виктор Петрович Панов — личность. И он воспитал меня, нас такими свободными. А с другой стороны, простыми, потому что он терпеть не может этого, как он говорит «Актёра Актёрыча». Звёздность эту, короны он сшибал с нас на раз!

Мария: Ваша фамилия помогает вам решать какие-то задачи?
Всё, что у меня сейчас есть, это заслуга Виктора Петровича. Он меня воспитал быть в какой-то момент и жёсткой, и гибкой, и политиком. Например, вопросы, которые невозможно решить простым путём, я могу прийти к власти, поговорить по-человечески и убедить.

Мария: Наталья, у меня есть бестактный вопрос. Сейчас в театре руководитель — ваша дочь. Бывший супруг — художественный руководитель. Нынешняя супруга Виктора Петровича тоже работает в театре. Как вы во всем этом уживаетесь?

Как-то само собой я воспринимаю… Как нужное, как важное и должное. Какой-то этап жизни проходит, наступает вот этот день. У меня, например, был период жизни с Виктором Петровичем. Я до сих пор его люблю, уважаю, всегда ему помогаю и знаю, что он всегда поможет мне. Но 28 лет мы прожили! Да, наступил такой момент, когда надо разойтись и идти параллельно. И это нормально.

Я благодарна тому, что у Виктора Петровича появилась Настя. Я самая первая сказала, что у Насти чувства и она будет помогать. Ему нужна эта Девочка, потому что он должен воспитывать. Со мной уже не интересно, меня он уже воспитал.

А то, что дочь директор — совершенно нормально. Хотя мы решили, что дома не говорим про работу, у нас все равно театр дома. В эту же семью я, например, могу поставить не только Женю, Филиппа, Яну, себя, Настю, ещё одну Настю, Виктора Петровича, а любого человека, который у нас в театре работает. Мы можем ссориться, даже разругаться так, что не будем здороваться, но как только спектакль какой-то — вся эта история уходит на второй план.

Михаил: Меня, как человека из музыкальной индустрии, стало поражать — насколько много уехало людей из страны и насколько много ещё осталось талантливых ребят, и они все время откуда-то появляются.

У меня, вот какая мысль по этому поводу. Страна и родина отличаются по своей структуре. Родина — она одна. Это соловьи, это наша Чумбаровка, берёзы, могилы твоих родственников — вот это родина, а не государство. И поэтому, если они уехали — они уехали от государства. А на родине то кто будет? Надо же думать о том, что родина должна продолжаться —  должны землю пахать, дома строить, играть спектакли, снимать кино, писать книги… Это важно понимать тем, кто сейчас здесь живет — они создают будущее для наших детей.

И такие есть.

Вот, к примеру, у нас в «Завтра была война» главные роли играют 9 студентов Колледжа культуры — талантливые ребята, и скорее всего, кто-то из них будет работать у нас в театре.

Мария: А вы сами мечтали жить поближе к южному морюшку?

Нет! Я вообще, не очень большие города люблю. А потом, ведь это как ты относишься к этому. Это, как Виктор Петрович когда-то сказал: — Да, я лучше, здесь будут Пановым, в Архангельске, чем в Москве каким-нибудь Ивановым или Петровым. Ну, правда, так и есть.

У меня есть подруга Лена, которая всегда — идёт ли дождь или даже грязь на улице — говорит: «Господи, какой у нас красивый город!» Я говорю: «Ленка, ты где?» А она: «Я иду, гуляю по красивому городу». И город поворачивается красотой своей, теплотой. Если ходить и зудеть — какой у нас ужасный город, — ты всё время будешь на помойки натыкаться. Ведь это то, как ты относишься ко всему этому.

У нас в «Жидах города Питера» есть такой диалог: «Тебе уехать надо было отсюда, у тебя же дочка в Америке». А герой говорит: «Нет, меня отсюда не выдавят. У меня Маша моя здесь лежит. Я это кино должен досмотреть до конца». Я тоже это кино хочу досмотреть до конца.

Михаил: Молодые звёзды наступают на пятки или органично вплетаются?
Как вы к ним относитесь?
Считаю, что театр — дело молодых. Они умеют то, чего я уже не умею, живут по-другому. Никакой ревности — молодостью нужно любоваться! Да, кто-то недотягивает, но всё равно пусть пробуют. Опять же, актёром может стать любой, а вот артистом — только человек с глубиной, умный, начитанный. Настоящий — второй, третий план — рождается из твоего внутреннего состояния, ведь ты передаёшь мысли автора, для этого нужна внутренняя работа, опыт. Вот, к примеру, в БДТ Олег Басилашвили и Алиса Фрейндлих до сих пор играют спектакль «Лето одного года» — когда Алиса Бруновна в свои 90 лет носится, бегает, а Басилашвили выводят почти под руки. Он садится и весь спектакль сидит, но зал смотрит с восхищением на мастерство актёра.

Ревности к молодым — нет абсолютно никакой. Они умеют то, что не умею я. Они живут так, как не живу сейчас я.

Мария: Про роль второго плана — это ведь как второе сопрано: удержать нужную ноту,
не перетянуть на себя, но быть точной…
Да, в этом, как говорил Васисуалий Лоханкин, — есть какая-то сермяжная правда. Вот, например, история с «Братьями Карамазовыми». Смотрю, я в списке приглашённых на первую читку. Читаем, и вдруг — когда доходим до старца Зосимы — режиссер говорит: «Прочитайте, Наталья Викторовна». Я читаю и думаю: может, за кого-то пока надо прочитать, — а потом он берет и утверждает меня на эту роль.

Зосима — всеобъемлющая любовь, всепрощающая душа. Это может сыграть только женщина со своей энергией, и никакого там типа мужчины, старца не может быть. Тем более что это душа отходящая.

В «Пикнике на обочине» меня грязью поливают. Я там падаю в эту грязь и ползу по ней червяком… В «Вассе» меня Яна Викторовна в ведре топит. Долго держит. Когда я понимаю, что мне уже тяжело, я просто перестаю бить, и она меня вынимает. В этот момент её сын Филипп Шкаев, который ставил эту «Вассу», сидит в зале и кричит: «Дольше, дольше!» Мне нравятся мои роли. Режиссёры просто верят в то, что вы это сделаете.

Михаил: Зритель ведь меняется, раньше театр был событием — наряжались, готовились, а сейчас всё больше привычка, почти быт. Кто-то жует, кто-то в телефоне. Вы замечаете, как изменилась культура зрительского поведения?

У нас зал маленький, и поэтому не только зритель сидит и наблюдает за нами, мы же тоже за ним наблюдаем. Поэтому никаких вот таких жвачек, попкорна, ещё чего-то там сразу же, в принципе, я шикну и все прочее.

К нам в театр часто приезжают зрители из Северодвинска. И вот был случай: приехали бабушки на «Дядю Ваню». Представьте — первый ряд, сцена в стиле стимпанк, атмосфера своя. И тут Соня говорит: «Как жалко, что я некрасивая» — и из зала голос: «Да красивая ты, красивая!»

И ведь она дальше должна играть, продолжать, а в зале — почти как в церкви: «Она такая добрая, такая хорошая, но некрасивая» — «Да красивая, красивая!»
И всё это на весь зал. Как реагировать в такой момент?

Михаил: Зритель поменялся?

Он вырос! У нас очень особый театр. Одна моя знакомая, к примеру, не ходит к нам, потому что боится, не хочет чувствовать себя дурой. А в Москве одни ходят на Таганку, другие любят Малый театр, и они, например, вообще не поймут богомоловские спектакли. И здесь так же. У нас хоть и два театра всего, но в драматический ходят одни, а к нам — другие, и они редко пересекаются между собой.

Мария: На сцене вы кажетесь роковой и недоступной, а в беседе — очень живая и простая, с вами безумно интересно. Наверняка есть еще какая-то история, кроме того спора, ставшая поворотной?
В театре у нас есть такая история: лучший партнёр — это тот, который дает играть другому. Оказавшись там, у меня началась бурная жизнь: новые люди, культура, города. Когда только пришла в театр, там репетировали «Трёх сестёр», и мне казалось: вот она, Маша, моя роль. В спектакле уже были заняты опытные Надя Тарасова, Лена Мелешкина и Света Логинова, которая сейчас в театре кукол отвечает за музей. А мы только этюды гоняли. Сезон закончился, и мне звонит Света Логинова:

– «Я беременна, осенью не смогу выйти. Мы с Мишей хотим, чтобы ты играла Ирину».
Я: «А Виктор Петрович?»
— «С ним уже всё решено».

Вот так всё и вышло.
Я говорю ей: «Ты подарила мне роль, а Господь — тебе сына».

Моя личная, внутренняя история — в том, что надо делать добро, когда это возможно. А возможно его делать всегда.

Опубликовано: 17 мая 2025.