Стиль Баракко
Отказавшись от разящих (в большинстве своём) унылым конформизмом выставочных площадок, молодые художники сделали шершавое пространство чердака главным участником действия. Увы или к счастью, но двухэтажные многоквартирные «деревяшки» становятся уходящей натурой. Их впалые, облезлые бока возмущают, они источают миазмы и, вообще, трущобы портят среднему обывателю настроение — «Мешаешь отдыхать, христопродавец», — как говаривал поп-расстрига в «Неуловимых».*
Простота и коммунальная демократичность пролетарской «двухэтажной России» потихоньку остаются лишь в воспоминаниях стариков да на опечалившихся осенней желтизной чёрно-белых снимках. Насыщенный фон непроходимых сорняков, покосившиеся, но так и не сговорившиеся рухнуть сараи — вот романтика уходящего быта, где двор в центре города выглядит как самый запущенный край давно павшей цивилизации.
Именно здесь, от стен крашеной золотистой охрой деревяшки, исходит удивительное остаточное тепло, накопленное расселенным домом за все его активные годы.
И тепло это люди искусства трансформировали в энергию, потратив ее на создание композиций, фоном и пристанищем для которых послужил типовой объект, из тех, что давно обобщили презрительным «барак».
Пастве, избалованной теплым светом и холодной сервильностью столичных музеев, наверно нелегко будет смириться с отсутствием у пространства элементарных удобств, начиная кафЭтерием, заканчивая неимением электричества в принципе.
Так же может показаться удивительным отсутствие торжественного открытия выставки, с обязательным ритуалом жеманного самолюбования автора.
Выставка начинается задолго до чердака, ещё на лестнице на второй этаж, где элементы экспозиции отчасти иронично пародируют оформительские и декоративные пристрастия типичных жильцов этих домов.
Главной и самой ценной подсветкой экспозиции является естественный дневной свет.
Именно он, пронизывая цветные стеклышки, игриво вставленные в шиферные прорехи, ложится на композиции из старого кирпича, объемный образ, созданный из кучи тряпья, на месседжи («Мы устали!») на печных трубах, на тазы и ведра, безупречно собранные в своеобразный натюрморт.
Продуманность композиции ощущается в любом объекте выставки. Приятнее всего это осознать в процессе фотосъемки, когда любой элемент и деталь метко собираются в фотокартину, безупречным фоном в которой продолжают оставаться потемневшие от времени деревянные конструкции самого чердачного помещения.
Да и, собственно, призвание современного художника состоит не в том, чтобы детально передавать изображение на носитель в виде холста или картона, а именно в том, чтобы продолжать, как и предшественники, видеть невидимое изможденному марафоном бытовухи взгляду — удивительные сочетания фактур, материалов, объемов, суметь так оформить оконный проем, чтобы луч пыльного света, падающий в глубину пространства, был такой же деталью неподвижного спектакля вещей, что здесь живут своей второй, альтернативной и уже последней жизнью.
Слуховое окно во фронтоне может стать рамой для композиции, а соседнее — дать ощущение иллюминатора, скупо подкармливающего светом убежище деклассированного отшельника, где стол — есть пустующий пирс с одиноко болтающейся мачтой водочной бутылки, а скомканная лежанка рядом — койка испитого матроса, чей деревянный корабль вот-вот канет, сражённый равнодушным щупальцем гидроманипулятора, но сам матрос, густо напитанный бутылочной эйфорией, с мутной ошарашеностью, глядя вверх, узреет в осыпающейся шиферной волне лишь бушующее море…
Возможно, даже непременно, у неподготовленного зрителя возникнет вопрос: Как это все понимать или воспринимать? А может быть даже вопрос-претензия: «Мы, наше поколение, хочет знать, для кого мы жили и боролись, в чьи руки попадет воздвигнутое нами здание?»**.
Где следование традициям, ценностям и не возврат ли это к пещерному творчеству дохристианской эпохи?
Современное концептуальное искусство никак не угрожает финансовому капитализму как строю. Банкоматы будут работать, нефть будет выкачиваться, «пещерное» творчество — не есть призыв вернуться в пещеры.
Всё это — контрреакция на избыточный прагматизм эпохи триумфа технологий. Искусство имеет быть право неряшливым и неприлизанным.
Искусство и не обязано быть манифестным, отвязанность искусства от господствующей идеологии не добро и не зло, с этим лишь надо смириться, как с природным явлением.
Прийти в галерею или музей — просто чтобы пробежать её залы на время, по секундомеру, давно не варварство, а лишь отсылка к киноклассике.*
Просмотр окончен. Спускаемся по лестницам.
Сначала по крутой, потом по пологой, широченной…
Нечесанные космы сорняков на заросшей тропинке смахивают чердачную пыль с туфель. Путешествие на край мира закончено. Скоро хрустнет и опадет старый дом, утащив за собой все следы загадочной экспозиции.
Оценивать ли увиденное как искусство или это какая-то другая форма деятельности, можно лишь субъективно. Но, даже если признать, что это — искусство, и оно вдруг вдруг откатилось вниз, к самым своим языческим истокам, есть шанс, что оно, ступень за ступенью, перепройдёт заново тот путь, что проделан за последнее тысячелетие.
А значит, где-то впереди — прекрасный Ренессанс!
- * Фильм «Неуловимые мстители» 1966. Реж. Э. Кеосаян
- ** «Мы, наше поколение, хочет знать, для кого мы жили и боролись, в чьи руки попадет воздвигнутое нами здание? — цитата из кинофильма «Курьер» (1986) режиссёра Карена Шахназарова.
- *** Эпизод из худ. фильма «Посторонние» («Bande A Part») 1964 Реж. Ж.Л, Годар.
Опубликовано: 30 августа 2025.